Алексею Громову не исполнилось и 18 лет, когда началась война. Безусым пареньком он работал на 13-м заводе, имел бронь. Предприятие эвакуировали одним из первых, а паренька забрали в армию едва ли не с улицы.
Обрядили в солдатскую форму, видимо, уже ношенную, выгоревшую на солнце. А вот винтовки новичку не досталось. Сказали: «Добудешь в бою». Правда, на поясе болталась пара гранат, но ими новобранцы и пользоваться толком не могли.
Обстоятельства не давали времени для обучения. Воинам надо было торопиться в район Камышлов, отражать атаки наседавшего врага.
В ходе оборонительных боёв Лёшу ранило. Окровавленную одежду вместе с контейнерочком-смертником – в одну сторону, а солдатика – на лечение в госпиталь. Тот, кому это положено, выявил такой «смертник» и решил, что Громов погиб. Живущей в Севастополе матери прислали похоронку: так, мол, и так, погиб смертью героя.
Но Лёша выжил, благодаря молодости и благодаря умению военных медиков. Едва встав на ноги, он попросил командиров отпустить его проведать мать и пошёл ещё не окрепшими ногами домой. В пути он несколько раз останавливался, чтобы отдохнуть. Встал воин на порог родного дома, и… мать раскрыла руки для объятий, да так и упала, потеряв сознание. Ведь она уже было смирилась с гибелью сына. А он вот, живой, хотя и не совсем здоровый. Долго маму отливали водой, чтобы привести в чувство.
Всё-таки морскому пехотинцу были уготованы ещё более тяжкие испытания. Какой, скажите, из восемнадцатилетнего морпех? Он не избежал жуткой трагедии мыса Херсонес, был предан нашими и захвачен в плен фашистами. «Колонна наших пленных, – вспоминает сегодня ветеран, – растянулась от Херсонеса до города на многие километры. Кто не мог передвигаться, того тут же расстреливали».
Тем, кто дошёл до концентрационных лагерей в Симферополе, Джанкое, было не легче. Голод, болезни, изнурительный труд. Громову по молодости везло. Его посылали под конвоем на выгрузку вагонов, иногда с продуктами. Здесь удавалось подкормиться из ненароком разбитых ящиков.
Но в голове зрел план побега в крымский лес к партизанам. Алексей Громов не упустил одну возможность. Однажды его в составе небольшой команды пленных отправили опять же под конвоем в Феодосию. Там потребовалось отремонтировать в порту причальную стенку. Присмотрелся Лёша, что к чему, и, изловчившись, бежал.
На полпути к Старому Крыму парень в деревушке попросил дать воды. Встретившая его женщина поделилась и краюхой хлеба. Она настоятельно советовала отказаться от планов проникнуть к партизанам: леса плотно блокированы немцами и их союзниками, румынами. «Мой муж староста в селе, – продолжала женщина, – оставайся у нас, будешь пасти домашних животных. Со временем муж оформит документы, с которыми будет открыт путь домой». Но Алексей заладил своё: только в партизаны.
Тут пришёл муж-староста. Видимо, он работал не столько на оккупантов, сколько на своих. Он тоже пытался убедить пришельца остаться в селе. Не вышло: Алексей продолжал свой путь и убедился в правоте слов старосты и его жены. В лес в районе Старого Крыма мышь, и та не могла проникнуть незамеченной, настолько плотной была блокада.
Конечно, Лёшу схватили и препроводили в лагерь. Он выдержал отпущенные беглецу жестокие экзекуции, но всё-таки мысль о побеге его не оставляла. Он трижды пытался бежать, но каждый раз его преследовали неудачи.
11 апреля 44-го был освобождён Джанкой. Оставшиеся в живых пленные прошли сквозь сито особого отдела. После дотошной проверки Алексея Громова поставили под ружьё в состав обескровленной в жарких боях 315-й Краснознамённой Мелитопольской стрелковой дивизии. Алексея определили на очень опасную должность разведчика-корректировщика артиллерийского огня.
Командный пункт 315-й Мелитопольской стоял в освобожденном Мамашае (Орловке). А действовала дивизия на линии: Мамашай – Мекензиевы горы. 315-я Мелитопольская в числе других частей и соединений внесла весомый вклад в огромное дело освобождения Севастополя от фашистских захватчиков.
Как только город-крепость и Крым стали свободными, дивизию оставили на полуострове, видимо, с учётом понесённых ею потерь. Ведь только в Орловке похоронено свыше тысячи её воинов.
В Крым она вступила в составе 6,5 тысячи человек. К 1971 году ветеранская организация соединения насчитывала только 327 человек. До наших дней дошли единицы. Осенью прошлого года Алексей Никитовича и его немногочисленных однополчан принимали в Мелитополе. Сюда приехала лишь половина бывших фронтовиков от заявленного его количества, менее десяти человек.
Вот и в письме на имя директора совхоза-завода имени Полины Осипенко Александра Зинченко ветераны-мелитопольцы – участники освобождения сёл хозяйства от врага – пишут, что приедет делегация из 10–20 человек. «Приехали бы 5–7 человек, – размышляет ветеран, – и это было бы здорово». Время неумолимо. Уходит поколение воинов-победителей».
– Эта наша встреча с дорогими осипенковцами, вероятно, будет последней, – говорит А.Н. Громов. – Мы очень ждём её.
Герой моего рассказа родился 3 числа третьего месяца 1923 года. Если сложить все цифры вместе, получится счастливое, с точки зрения Алексея Никитовича, число – 21.
– Поэтому, я думаю, мне удавалось уцелеть в сложных ситуациях войны и мира, – убеждён Алексей Громов.
Из литературных источников известно, что воины – защитники Севастополя, которым, как и Алексею Громову, выпало и освобождать его, – перед решительной атакой медаль «За оборону Севастополя» не прятали в тряпице в глубоком кармане, а прикалывали к гимнастёрке. Алексей Громов, освобождая черноморскую твердыню, был лишён возможности поступить так же. Медаль «За оборону Севастополя», которой он был удостоен в 1942 году, нашла его спустя 28 мирных лет. Самая дорогая награда.
А. Калько
