Социальная фантастика
Продолжение. Начало см. ЗДЕСЬ
Сказ второй.
«Здесь вам не тут»
,
Маститые авторы пособий по литературному творчеству рекомендуют начинающим писателям периодически делать неожиданные повороты и отступления в своем повествовании, дабы его плавный и размеренный ход не утомлял и уж тем более не усыплял читателей.
Как начинающий автор я, пожалуй, последую их настоятельной рекомендации.
Прочитав свой первый сказ, я невольно вспомнил детство и юность золотые, когда я как удав заглатывал подобные произведения этого жанра тогдашней советской литературы.
Знаменитой серии “ВП” (“Военные приключения”), и еще более знаменитой, а, значит, и очень дефицитной в те времена – “рамки”. Все эти книжечки будоражили мою неокрепшую душу.
Так вот, в произведениях подобного жанра авторы сочиняли повествования подобного рода от имени героев, погребенных в бункере мощным внешним или внутренним взрывом, или оказавшихся в полузатопленном отсеке лежащей на морском дне подводной лодки. Насчет подводной лодки, кстати, могу порекомендовать прямо сейчас посмотреть художественный фильм “Добровольцы”, производства, кажется, 1958 года. Там похожая сцена живописуется очень подробно.
Затем, как правило, спустя два-три десятилетия, в ходе крупномасштабных строительных работ при рытье котлована или прокладке траншеи для труб – ковш экскаватора или нож бульдозера натыкается вдруг на непонятный железобетонный монолит.
Начинаются раскопки, расчищается заваленный вход, и перед потрясенной строительной общественностью, вкупе с представителями правоохранительных органов и вооруженных сил, открывается зал. В нем – кресло со скелетом, пухлая рукопись военно-приключенческого содержания, которую погребенный накропал, маясь от избытка свободного времени и в назидание, так сказать, потомству.
Или в море, спустя много десятилетий после войны, мирные рыбаки постоянно рвут в определенном месте сети о некий большой подводный предмет. Наконец, это им надоедает, и они вызывают водолазов. Дальше возможны варианты. Подводную лодку, погибшую во время выполнения особого задания, либо подымают на поверхность, либо внутрь её проникают аквалангисты и обнаруживают некую герметичную тару, при вскрытии которой находят рукопись, написанную одним из уцелевших после катастрофы участником тех тайных и драматических событий, с их подробным описанием.
Затем эти драматическим образом созданные и столь же драматически найденные повествования, вместо того, чтобы оказаться на полках секретных архивов, попадают каким-то образом в руки маститых советских авторов приключенческого жанра. А затем – на суд широкой публики.
В детстве и юности я проглатывал эти “шикарные легенды” без особых возражений. Но по мере взросления и углубления в дебри военной истории, при чтении подобных вводных сюжетов меня начали “тревожить смутные сомнения”. Наконец, я понял: причина очень проста. Как говорил В.И. Ленин в подобных случаях: “Страшно далеки они от народа”. Я бы тут добавил, что, скорее, еще дальше они от тех реалий, на фоне которых пытались развертывать военно-приключенческую интригу.
Сидя в уютной писательской усадьбе в подмосковной деревне Переделкино или в комфортабельной квартире московской многоэтажки, многие “мастера” советского детективного жанра” очень смутно представляли себе устройство и функционирование того же бункера и подводной лодки.
Поэтому, по их мнению, находиться в засыпанном бункере или в полузатопленном отсеке подводной лодки – то же самое, как если бы в их усадьбе или квартире сломался дверной замок, и они на какое-то время оказались запертыми в своем жилище. При этом туда исправно продолжают поступать электричество, действует водопровод и канализация.
В таких условиях, конечно, можно исписать толстую кипу листов, поведав все свои приключения, которые, в конечном счете, и привели героя в тот бункер и т.д.
Поскольку я по своему богатому жизненному опыту немножко знаю устройство бункера и подводной лодки, то могу очень ответственно сообщить: даже простое нахождение в них, без особого экстрима, совершенно не способствует литературному творчеству.
Ну, а если бункер засыпан, то электричество в нем исчезает либо сразу, либо, в лучшем случае, через пару суток. В темноте особенно не попишешь… Что касается отсека в распластанной навечно на морском дне подводной лодки, то там даже при наличии аварийного освещения темнота наступит самое большее через несколько часов.
Я уже не говорю о душевном состоянии героя в условиях полной безысходности, что также не очень способствует излиянию своих жизненных впечатлений в письменном виде.
Поэтому спешу успокоить тебя, мой любезный читатель. Данные строки в приключениях обычного человека в необычных обстоятельствах выводятся моим пером не в засыпанном бункере, не в затопленной подводной лодке и даже не в тюремной камере, а в обычной квартире.
,
Сказ третий
«Под лежачего мичмана спирт не течет»
– Здравствуй, соотечественник, – женским компьютерным голосом произнесла камуфлированная фигура.
– Здорово, землячка, – в тон ей ответствовал я.
Очевидно, “безрукавка-камуфляж” ожидала несколько другой реакции. Наступила натянутая пауза. Я со спокойным любопытством ждал продолжения.
Впрочем, брюнетка быстро нашла выход. Она начала вдумчиво перелистывать мой паспорт, блокнот и другие бумаги. Затем раскрыла ноутбук и зашуршала клавиатурой.
Мое молчание и рассеянное разглядывание пола, стен и потолка выглядели все более и более иронически. И кавалерист-девица, наконец, не выдержала:
– Интересный вы тип, Владимир Константинович Олонтаев.
– Каждый человек чем-то по-своему интересен, – флегматично ответствовал я. – Кстати, почтенная, вы не могли бы назвать свое благородное имя. Мне его тоже интересно узнать.
Фигура, ненадолго задумавшись, произнесла:
– Наталья Раскин.
В этот момент расслабленность сыграла со мной неприятную шутку. Услышав её имя, я машинально вполголоса произнес: “Наташа – три рубля и наша”.
Секунду спустя я удивлением обнаружил некоторое изменение в окружающей обстановке. Вместо стула я сидел на полу и потирал горевшую от удара левую щеку. Тут память с некоторой задержкой преподнесла мне треск полученной оплеухи, и я с удивлением понял: легким движением руки милая дама за долю секунды перенесла меня со стула на пол. Было даже не больно, а обидно. Меня, с ростом метр восемьдесят семь и весом в 93 кг, какая-то девка смахнула со стула, будто бумажку веником!
– Это что, милая, сокрушительный феминистский удар сексизму и мужскому шовинизму? – тусклым голосом поинтересовался я.
Вместо ответа меня плавным рывком, словно мешок с картошкой, вновь водрузили на стул. Впрочем, уселся я на него ненадолго. Внезапно я обнаружил себя, в пластиковых наручниках, прислоненным спиной к колесу одного из грузовиков. Слава Богу, что скованы руки были спереди, а не за спиной.
Тут я понял, что перед этим, словно дореволюционная институтка, грохнулся в банальный обморок. Ну, что тут поделаешь. Хоть мне и не сто лет, но сороковник, он и есть сороковник. “За полчаса заранее пришел я на собрание, но не из-за старания, ведь я не молодой, зато сижу я с Лешей, он хоть и не хороший, но пахнет от Алеши сиреневой водой”.
,
Сиреневой водой вокруг не пахло, совсем наоборот. Но впрочем, чего тут обличать – длительная лагерная жизнь пахнет отнюдь не дезодорантами.
Ладно. Но обморок! Вот что значит – к проблемам среднего возраста прибавить богатство впечатлений и ощущений.
Впрочем, предавался я житейско-философским размышлениям недолго. Сбоку нарисовался мясистый мужик с СКС китайской сборки в руках и физиономией “Санчо с ранчо”. Я понял, что в одиночестве – даже в наручниках – меня на свежем воздухе решили не оставлять. И это, значит, мой персональный охранник.
М-да: “Смотри, Серега, нас здесь уважают. Гляди, подвозят. Гляди, сажают. Подымет утром не петух, прокукарекав. Сержант разбудит, как человека”.
Мужик вел себя чересчур уж нервно, хотя, на мой взгляд, вроде ничего особенного не происходило. Он чересчур часто перекладывал карабин из рук в руки, ствол ходил у него ходуном и при этом все время был направлен на меня. Мне это категорически не нравилось. Но протестовать, не зная толком подходящих для этого слов, было бесполезно. От резкого крика на незнакомом языке «Санчо» мог и в самом деле с перепугу бабахнуть, и тогда – полная полярная лисица гиганту мысли и потенциальному отцу русской диктатуры!
Оставалось сидеть в положении «разевает щука рот, но неслышно, что поет», и от избытка свободного времени – вспоминать подробности своего жизненного пути, который привел меня на эту – такую кривую и непредсказуемую тропу военного журналиста…
