Приезжих зевак тянет в эти заповедные места. Ну, как же, слыхали-слыхали… То ли греки, то ли румыны, то ли болгары… Город построили. Который разрушили… Эти, как их, чёрт, гунны! А ещё здесь как бы кто-то кого-то то ли распял, то ли крестил… И то, и другое, говорите? Да, да… А ещё, слыхали краем уха, ресторан здесь отгрохали – прямёхонько среди античных колонн. «Профессорская Россия» называется. Кухня «а-ля Белый Крым 1920 года», обслуживание, точь-в-точь, как во врангелевские времена. Есть, что выпить и чем закусить. А ещё, говорят…
Всё. Хватит. Бог с ними, с приезжими зеваками. Приехали, поглазели, уехали. А нам жить здесь дальше. Наши тоже хороши. Просочиться в заповедник желательно даром (платить за вход – не «по понятиям»), нажраться, насвинячить, поглумиться. И ещё как поглумиться… А вечное – всё стерпит…
И как страж вечности, и как напоминание о вечном – Херсонесский колокол.
Побывать в Херсонесе и не посмотреть на колокол – чудовищное нелюбопытство. И само произведение литейного искусства, и месторасположение – на редкость живописны и колоритны. Херсонесский колокол вдохновлял, вдохновляет и будет вдохновлять поэтов, художников, киносценаристов, кинорежиссеров и всех тех, кто таковым себя считал, считает и будет считать. Будь ты провинциальный журналист-графоман или несостоявшийся лауреат Нобелевской премии, будь ты всего-навсего восторженный идеалист или школьный работник старой волны, будь ты толстокожий… да хоть бы, и потомственный, чиновник, – остаться равнодушным при виде сооружения из двух каменных пилонов и медного колокола весом в несколько тонн невозможно. И как подобает редкой вещи – у Херсонесского колокола уникальная история. Возможно, кому-то она известна. Но наша память скорее коротка, чем длинна. И да простят меня переписчики истории всех мастей и рангов, если я повторяюсь.
…Незадолго до начала Первой мировой войны французский консул в Севастополе получил письмо от своего приятеля – парижского адвоката. «Мой дорогой друг, -говорилось в послании, – то, о чем я вам сообщу, в высшей степени заслуживает внимания. Особенно в контексте той непростой политической ситуации, которая сложилась сейчас в Европе. Один мой знакомый аббат, прогуливаясь как-то по Нотр-Дам де Пари, обратил внимание на громадный колокол, на котором были надписи на незнакомом языке. Аббат навел справки и к своему удивлению выяснил, что это русский колокол! В качестве трофея он попал к нам после Восточной войны. Как вы полагаете, не сделать ли нам приятный сюрприз нашим русским союзникам?»
Французский консул в Севастополе был настоящий дипломат. Отдав должное своему парижскому другу, он немедленно связался с президентом Франции Пуанкаре. Тот же, заинтересованный в укреплении и без того крепкого союза (надолго ли, бог весть) с Россией, отдал официальное распоряжение о возвращении колокола. В частности, в документе говорилось о том, что колокол возвращается «в знак союза и дружбы с великим государством». 23 ноября по старому стилю (6 декабря – по новому) 1913 года колокол прибыл в Севастополь. «Возвращенцу» подыскали достойное место. Таковым оказалась звонница Херсонесского монастыря. Сегодня ни той самой звонницы, ни того самого монастыря, увы, нет. Колокол водрузили, а священнослужителям предписали звонить в него во время тумана. Император Николай, известный своей сентиментальностью и просвещённой Европе, и полуграмотному российскому народу, был растроган до слёз. А в знак признательности наградил последний русский царь французского консула за заслуги перед Россией орденом святого Владимира IV степени.
Так как же угораздило многопудовое изделие оказаться в одном из самых легендарных сооружений Франции – Соборе Парижской богоматери?
…В начале сентября 1855 года русские оставили Севастополь, отступив по понтонному мосту на Северную сторону, погрозив неприятелю напоследок, по свидетельству графа Толстого, крррепким мужицким кулаком. Как и обещал адмирал Нахимов, англо-французам достались руины и трупы. Три дня союзники не спешили войти в брошенную морскую крепость России. Громыхали пороховые погреба, от непрекращающегося огня ночью было светло, как днём. Метались в зареве мародёры и мародёрши, выскочившие, как и подобает в таких случаях, ниоткуда. Да стащить уже нечего…
Когда англичане и французы оккупировали город, вели они себя так, как и должны себя вести в таких случаях оккупанты всех времён и народов – под стать мародёрам и мародёршам. Взрывали то, что не взорвали русские, и стали вывозить то, что имело хоть какую-то ценность. Как обронил некогда остроумнейший Отто Бисмарк, «победитель оставляет побежденному только глаза, чтобы было чем плакать».
Более десятка колоколов севастопольских церквей вывезли во Францию. Причем сделали это французы скорее со зла, чем из практических соображений. Зачем нужны чугунные колокола в зарождавшуюся эпоху линейных крейсеров и подводных лодок? Действительно, в свое время Наполеон Бонапарт издал закон, согласно которому колокола захваченных городов должны были переплавляться на орудия (что вытворяли «просвещенные» французы в 1812 году в московских храмах – хорошо описано в русской литературе XIX века). Но то когда было! Артиллерия ушла далеко вперед, и надобности в «помощи» колоколов не было никакой.
Французские военные долго ломали голову над тем, что делать с такими «трофеями», а после с досадой перепоручили эту заботу чиновникам. Дальнейшая судьба севастопольских колоколов неизвестна. Спустя более полувека, как уже говорилось выше, один из них – херсонесский – был обнаружен в Нотр-Дам де Пари. Его внушительные размеры послужили своего рода рекомендацией для работы в самом престижном христианском храме Франции. Где остальные – покрыто неизвестностью.
…В 1920 году в Крыму окончательно утвердилась Советская власть. В стране победившего атеизма колоколам опять-таки места не нашлось. В 1925 году херсонесский монастырь ликвидировали, колокола сняли. Наш герой был в одном шаге от исчезновения – на этот раз навечно. Однако за колокол замолвило словечко Управление по обеспечению безопасности кораблевождения на Черном и Азовском морях. Моряки попросили севастопольский горисполком оставить колокол в живых. Руководствовались при этом исключительно прагматическими целями – чтобы было чему звонить в туманную погоду. Власть пошла на встречу, и многострадальцу подыскали новое место – на берегу между двух пилонов. Там он и стоит сегодня, где его может лицезреть любой посетитель Херсонесского заповедника. Досталось ему, разумеется, и в Великую Отечественную войну. Только вот немецких оккупантов не раздражал он вовсе. Нет, может быть, и раздражал, но только не до колокола, руссиш швайн, им было. Сносить, вывозить… На расстрел «пятую колонну» вывезти – успеть бы…
А он выжил, пилигрим-многопудовик. Шрамы от осколков и пуль хорошо сохранились и поныне. Моральные – появляются и будут ещё появляться.
…В городском архиве хранится «Дело о возвращении из Франции колокола». Там же и его подробное описание, из которого следует, что колокол вылит в Таганроге из турецкой артиллерии в августе 1776 года. Вес – 351 пуд. Вот так, господа хорошие. Одни из трофейных колоколов пушки делали, а другие из трофейных орудий – колокола. И что долговечнее? И что прочнее?
Владимир Кокурин
Город-герой Севастополь.
