Стая бестолковых мальков изучала пакет от чипсов. Он развалился на поверхности воды, уже потяжелел, но блестел ярко и все хорохорился – далеко до дна.
– Бу-ульк! – нырнула с причала монета. Рыбное облачко взорвалось и исчезло. Металлический кругляш приземлился на мохнатый камень, камень вдруг ожил, и пунктиром – вбок, замереть, вбок, замереть – передвинулся в сторону.
– Мама, мама, тут крабик!
Мама выбирает на уличной «галерее» картинку с видом на море. Может, ту, где старинные башни? Или лучше вот эти яхты? Нет, все-таки панораму… Или…
Продавец суров и немногословен. Тридцать. Пятьдесят. Сто. Руками не трогайте, пожалуйста. И верно – ничего не купит, пляжница. Жмоты приезжие. Солнце печет, жарко…
Раньше на причальных плитах сушили рыбацкие сети. И маленькие деревянные лодочки подмигивали прохожим своими облупившимися белыми боками, поскрипывая и почесывая о волны брюшко. Пахло рыбой, мазутом и солью…
Теперь тоже пахнет рыбой. Жареной. И пивом.
Теплый заношенный асфальт набережной вскрыли, и вскоре узкая дорожка между морем и городом покрылась серой чешуей бетонной плитки. Наступают на море горлапанистые бары, выстроили боевое пластиковое каре стулья и столы ресторанчиков, пульсируют неоновые вывески игровых автоматов, цепляют прохожих за рукав ядовито-красные грибки торговых палаток.
А вот кому бусы ракушечные, бутылки морского песка, полотенца пляжные хлопчатобумажные, солнечные очки или засушенных крабов?! Шкатулки костяные, сандалии греческие, амфоры конвейерные, лавандовое масло? Остров распродажных сокровищ…
Осели бывшие морские пираты, торговлишку завели, море из лакированных ракушек слушают.
Там, где, подпирая небо, тополя надували свои серебристые паруса, – теперь присели замурованные в бетонные чаши молоденькие кипарисы, аккуратно подстриженные, игрушечные, с гирляндами фонариков. Ночью это очень красиво. Только на что-то похоже…. Точно, на Ялту.
Щербатые фасады старинных двухэтажных домиков густо наштукатурились белым, посвежели. На каждой ажурной лоджии с колоннами – яркие плакаты: «сдается, продается». Осенью штукатурка, завидуя планирующей листве, слетит со старого камня, а синтетические пятна рекламных растяжек останутся до следующего сезона…
,
В загоны для рыбацких лодочек надменно вошли европейские красотки – породистые белоносые яхты, хищные, мощные, тесно им в пятачке бухты, скучно смотреть на суету нашу прибрежную, бескрылую…
Декоративный киношный рай вокруг – ау, Джеймс Бонд, приезжай к нам спасать мир!
Раньше набережная была заполнена рыбаками и художниками. Теперь по ней, лениво отпрыгивая от наглых джипов и Мерседесов, прижимая к груди кошельки, прогуливаются голые люди в плавках или купальниках.
– Ува-жаемые отдыха – ющие! Приглаша – ем на увле-кательную морскую прогулку: мыс Ай-я, Фио – лент, Яш -мовый пляж…Комфорта – бельный катер отходит в 12 часов, – по слогам гундосят в мегафоны зазывалы в белых пластиковых козырьках.
В центре всего этого курортного карнавала – я – как оленевод в турецкой бане, в офисной классике «белое-черное», прижимая к груди тяжелую стопку книг, иду по набережной дальше причала. Туда, где обрывается плиточная дорожка.
Еще несколько шагов – и вот уже не видно и не слышно базарной сутолоки под живописными развалинами советского кинотеатра «Родина»…
,
Под старыми тополями притаились старые деревянные скамейки. Подталкивают друг друга в бока ветхие «моторки». Их ржавые цепи обросли водорослями, и в этой зеленой бахроме так легко запутаться жирным глазастым медузам…
Отсюда лучше всего видно, как скалы с двух сторон удерживают в своих лапах бухту, через узкий коридорчик по одному выпуская в открытое море нетерпеливые катера.
На противоположной стороне бухты мерно дробят горные складки тяжелые машины местных рудокопов.
А на самом верху Крепостной горы, как страж, стоит Гомеров Циклоп, богами в камень обращенный… Это древняя Генуэзская башня с пустым оком обвалившейся бойницы. Днем ее единственный глаз был голубым, как небо, а ночью, когда из моря выходила луна, загорался таинственным желтым. Теперь он надолго ослеп. Выгоревшую на солнце башню облепили свежие строительные леса – началась реставрация…
Чуть правее романтичных акаций, выглядывающих из-за кованой решетки маленького сада, – одноэтажный греческий домик, белый-белый, с башенками, колоннами, мягкими арками. Это Библиотека. В неглубоких нишах фасада, пряча от солнца свои изнеженные лица, перешептываются греческие нимфы. Когда я запнусь на последней ступеньке, и книги выпорхнут у меня из рук, шумно приземляясь на веранду, эти проказницы прыснут в ладошку, дождутся, пока я скроюсь за дверями, и будут долго обсуждать мою неловкость…
,
– Деточка, что вы? – спросили у меня голые пятки, отдыхающие на низеньком табурете. Потом спохватились, мгновенно исчезли, и передо мной появилось женское лицо. – Закрыто еще, вы не знали, милая?
Ожившая нимфа вдруг рассмеялась.
– Рано… вот, пока мои библиотекари не пришли, я решила на солнышке погреться…Двери пораскрывала, сижу в каптерке своей, читаю…а тут вы…Испугались?
Я невежливо кивнула, боясь пошевелиться.
– Вы знаете, я так люблю свою Библиотеку! Я здесь больше сорока лет работаю, и ни на что ее не променяю…Как можно?! Вот у меня списанные книги, старые – правда, пахнут изумительно?! Вот эти подклеить надо… – показывала свои сокровища Хозяйка. – Да вы проходите, проходите, вам что?
Она шлепает босыми ногами по полу, удерживая рукой непослушную тонкую шаль. Галантное эхо почтительно сопровождает в Залу свою Королеву…
Прикрыв глаза, она медленно ведет рукой над столом с картотекой и вдруг, не задав мне ни одного вопроса, как фокусник, вынимает мою тонюсенькую абонентскую книжечку.
Все время нашей встречи, и даже когда Она провожала меня до самых дверей, я находилась в каком-то странном состоянии. Зачарованно следила за всеми ее быстрыми, но плавными движениями, молча слушала удивительно молодой голос, не понимая слов, что она говорила мне…
Я ее знаю. Точно знаю. Только не могу вспомнить…
– Вы посмотрите, Катенька, какая красота! Знаете, вот закройте глаза… слышите? Море дышит…его перебивает шум лодочных моторов…чайки жалуются…Разве не чудесно?! Я вот так каждый день распахну двери, сажусь и смотрю…
Когда за нашими спинами из-за лохматой скалы покажется нос заходящего в бухту парусника, Она каким-то непостижимым образом его почувствует. Невольно обернется, и ее выгоревшие ресницы на мгновение вздрогнут. Потом, проводив судно взглядом, легко вздохнет, поправит растрепавшиеся волосы и смешно махнет рукой – ну тебя, мол. Улыбнется и задумается… Потом спохватится, что обо мне забыла, и будет долго прощаться.
Дома я все пойму.
Они просто разминулись во времени… Когда-нибудь, обогнув Утес, разрезая зеленоватую воду, в узкий коридор бухты уверенно войдет старинный парусник. И все обитатели набережной, раскрыв от изумления рты, будут глазеть на его победно раздутые Алые паруса…
