Писатель Михаил Лезинский за сорок лет, прожитых в Севастополе,  издал  более сорока книг. А созданное им в 90-е годы творческое объединение «Рыжий дельфин» вынесло на творческую волну многих молодых авторов.

С 1996 года Михаил Леонидович живет в Израиле, но севастопольское вдохновение не покидает его – судя по книгам, вышедшим в 1998, 2000 и 2001 годах. Но почту ждать долго, иное дело – Интернет. Ровно два года назад, обзаведясь, наконец, электронным адресом, я отправила в Израиль первую весточку, передав привет от некоторых «дельфинят». Ответ пришел… через минуту.

Рад безмерно, Олечка, я вас никогда не забывал, как и Севастополь…

Из нашей переписки и сложилось это интервью. 

–Михаил Леонидович, есть ли новости из солнечной Хайфы?  

–Ну, наконец-то  обрели мы с супругой Анной двухкомнатное пристанище  «в доме длительного пользования» – такое официальное его название. Живем теперь на «девятом небе», то есть, на девятом этаже, а посему – вид из окна просто сказочный! В квартире, сама понимаешь, как всегда после переезда, пока полный разор: всюду на полу и в шкафу – книги, книги, книги, которые меня с Анной скоро вытеснят…

–Так пополнилась домашняя библиотека?

–В Израиле все пишут, и все мне свои творения дарят. Ну, не все, малость я перехлестнул… Но я же руководил – руками водил! – литературным объединением  «Рыжий дельфин» в Хайфе и его окрестностях. Как пишет один из моих лучших и истинных друзей – ветеран второй мировой войны, драматург, поэт, сценарист, писатель (в том числе автор сатирических миниатюр для Аркадия Райкина) Марк Азов:

 Готов я, ребята,

Сложить вам былину

Из прошлого «Черного моря»:

Как «Рыжий дельфин»

Севастополь покинул,

И в Хайфе очнулся он вскоре.

Как видишь, название литобъединению дал такое же, как в родном Севастополе. Там закрылось – тут открыл!

–Значит, удалось   быстро вписаться в   новые литературные круги?

–Да, вступил в Международное общество писательских союзов,   Союз русскоязычных писателей Израиля,  являюсь заместителем председателя Северного отделения  Союза писателей Израиля, председателем  Литературного объединения Хайфы и окрестностей.

,

–Как оценивают коллеги из дальнего зарубежья ваше творчество?

–Пусть они сами и скажут. Любовь Знаковская, автор множества книжек прозы и стихов, член Союза русскоязычных писателей Израиля поздравила меня с юбилеем:

Дорогой товарищ Миша –

Юбиляр брильянтовый!

Все твои полсотни книжек

Говорят: талантливый!

А вот мнение Михаила Хейфеца (в «союзную» бытность осужденного за написание предисловия к самиздатскому собранию сочинений Иосифа Бродского, а позже   написавшего в зарубежье немало книг, в том числе «Цареубийство в 1918 году» и исторический роман  «Страсти по Меншикову»):

«Михаил Лезинский создал книгу «…Стал бы уголовником»… где описаны «детство, отроче­ство, юность» главного персонажа. Сын красного партизана, посаженного в сегежский лагерь, мальчик вырос в рабо­чей слободке, где половину народа со­ставляют зэки, вторую – лагерная обслу­га плюс зэковская родня, перебравшая­ся поближе к мужьям и отцам… Зонное бытие становится своего рода образом челове­ческой жизни  – люди перестают даже по­нимать, что можно жить по-другому… Самое сильное в этой книге, на мой взгляд, – ее удивительная интонация. Видит он вещи поистине дьявольские – но описание ужасов как заурядного, как веселого, даже увлека­тельного действа и составляет суть кни­ги».

«И – тот же тон в рассказе, как матери спа­сали своих детей от естественной в этой среде преступной дороги: «Что у Морозихи укра­дешь  – это небольшой грех. Но ты душу свою обкрадешь – вот он, грех». К слову – об этой вскользь упомянутой нами Морозихе. Герой встретил ее в эвакуации – в Верхней Тавде. Да… бабушку Павли­ка Морозова. И возникает перед читате­лями совсем иная версия истории «под­вига» или «предательства» мальчика-пионера, о котором было столько наго­ворено и написано – книг, статей, исследований. Герой же услышал совершенно неожиданную версию – советскую быто­вую историю. Трофим Морозов вовсе не был героем, спасавшим от ссылки крес­тьян (высланных кулаков), как писали о нем «демократы», и не был он «подку­лачником», как его живописали комму­нисты. И Павлик, его сын, возможно, не был вовсе пионером – во всяком случае, автор не нашел его фамилии в виден­ном им списке пионеров местного отря­да. Трофим был советским чиновником, хоть и малого ранга (предсельсовета), и упивался неожиданно свалившейся на него, бедняка, властью над жизнью и смертью соседей. Бросил старую се­мью, завел молодуху и – зарабатывал деньги, выдавая фальшивые справки тем, кто мог за них заплатить… Сын… по-мальчишески открыто вы­ступил против отца, а не с тайной ано­нимкой к чекистам прибежал… Может быть, надеялся, что погонят отца с долж­ности, и тот вернется в семью. Отца  посади­ли на 10 лет. И тогда родная бабка зама­нила внуков и племянников в лес, а дедушка и дядя их заре­зали… Жуткая история бытового престу­пления, ставшего политическим симво­лом для обоих политических лагерей. Герой видел эту бабку Морозиху, от­бывшую срок, своими глазами – их се­мья жила в ее доме – и готов был сам убить эту злобную и жадную старуху!».

Так и было. Но тогда, конечно, не мог предположить, что воспоминания детства оживут в 1979 году – при встрече с матерью Павлика Морозова – Татьяной Семеновной – в Алупке, куда помогла ей перебраться в 1939 году с дарственной на домик от государства Надежда Константиновна Крупская. На фото мы – вместе с алупкинской детворой…

–Солидарны с ними  и другие литераторы?

–В их числе Станислав Фурта – человек разносторонних дарований, доктор  физико-математических наук, признанный поэт и прозаик, лауреат творческих конкурсов.  В эссе «О чем пишет вечно русский» он размышляет о многогранном творчестве диаспоры русского зарубежья, в том числе и о моей книге:  «Передо мной книга бывшего «совписа» Михаила Лезинского «Избранное не для избранных», издательство «Terra incognita», Израиль. Книга эта уникальна. Жанр повестей и рассказов  я бы определил  как художественно-документальный, поскольку представляют они художественное осмысление абсолютно реальных событий. Мне в этой книге Михаил Лезинский представляется «хранителем древностей», поскольку пишет он о нашей давней и недавней истории, о том, что русскоязычный читатель, ввергнутый в круговерть современных событий, списав в разряд «древностей», начал забывать, а надо бы помнить…

Свое писательское кредо лучше всего выражает сам Михаил Лезинский: «На черта нужно читать книги, если они не заставляют думать о своём?! Читая «Одиссею», думаю о Крыме и Балаклаве, читая «Декамерона», думаю – сами знаете, о чем думаю, читая Губермана, вспоминаю и «Одиссею» и «Декамерона», и… думаю о жизни своей, пролетающей с каждым днём нарастающей скоростью».

Крымское, севастопольское притяжение особо отметил  и писатель из Нью-Йорка Сол Кейсер, который не столь давно побывал в Израиле на презентации нового романа, и, стало быть,  предстал и пред моими близорукими очами…  Как выяснилось, Сол давно знал меня заочно:  «Когда в молодости мне удалось прочитать одну из твоих книг, случайно попавшую в мои руки, я с завистью подумал: как здОрово, что есть на свете писатели, владеющие его величеством Словом…».

В произведении необычного жанра – литературном портрете-фантазии Сол «отправился вместе со мной «на главный причал Хайфы – к ожидающей нас пиратской шхуне с  «Веселым Роджером» на средней мачте.

И взбежим мы на капитанский мостик. Немедленно отрастут у нас черные седые бороды, появятся черные же повязки на подслеповатых глазах…

–Куда плывем, капитан? – крикнет откуда-то снизу боцман Билли Мала.

–Ты знаешь, что-то лучше, чем Зурбаган? – ответишь ты вопросом на вопрос.

…На капитанский мостик поднимется Повар и, поклонившись, поставит на столик перед нами чугунок с манной кашей и два граненных стакана с кефиром: режим
есть режим. Утолив голод, ты дашь команду, и все шестнадцать пушек по левому бору выстрелят холостыми снарядами – салют в честь русских писателей».

В финале на всех парусах «шхуна подходит к Зурбагану. В бинокль уже отчетливо виден гигантский маяк, башня которого уходит бутылочным штопором высоко в небо, за облака.

Между зданием маяка и краном Морвокзала натянут огромный, длиной в сто метров, кумачовый транспарант: «Миша, ты ли это? Welcome back!». А дальше – на причале тысячи людей ждут тебя. На маленькой будке надпись: «Здесь принимается подписка на собрание сочинений М. Лезинского. Пенсионерам – 10 % скидка».

,

–Зурбаган – это Севастополь. Значит, севастопольская тема по-прежнему в творчестве?

–Конечно. Дополняю  «Севастополиану», уже сложившуюся в  краткую энциклопедию о литераторах, вдохновленных севастопольскими впечатлениями.  Александр Твардовский, Константин Паустовский, Леонид Соболев, Лев Разгон, Ярослав Смеляков, Григорий Поженян, Расул Гамзатов, Римма Казакова, Джанни Родари, Джеймс Паттерсон (его малышом вместе с Любовью Орловой снимали в известном советском фильме «Цирк») – вот далеко не полный перечень тех, с кем довелось общаться лично. Сберег автограф Лазаря Лагина –  автора всемирно известного «Старика Хоттабыча», а в годы севастопольской обороны – корреспондента флотской газеты «Красный черноморец», вдохновлявшего защитников города.  В наиболее трагические дни обороны  его афоризм «С миру по нитке – Гитлеру петля» аршинными буквами был выведен на генуэзской башне в Балаклаве…

–Книги, вышедшие на Земле обетованной, иллюстрированы забавными рисунками. Новая грань дарования?

–Рисунки созданы в соавторстве с талантливыми художниками-иллюстраторами  Сергеем Сыченко и Риммой Лавочкиной.

–В одном из писем промелькнула фраза о том, что «быстро пробегает время марафонскую дистанцию». В каких странах мира успели побывать за эти годы?

–Хотя и поздновато вышел на заграничную тропу, но   лучше позже, чем никогда.  Был в Германии,   Франции,   Греции, Люксембурге,   Монако, Испании,   Бельгии, Голландии,   на Мальте. Архив пополнился снимками тамошних достопримечательностей.

Но самой яркой гранью калейдоскопа впечатлений, конечно, останется Севастополь.

Ольга СИГАЧЕВА.