Некоторые из нынешних военных историков до сих пор повторяют стереотипы отечественной и западной историографии о том, что главной закономерностью Первой Мировой войны был так называемый «окопный тупик», то есть превосходство обороны над наступлением, и поиски противоборствующими сторонами путей для его преодоления.

На самом деле простейшее изучение хода боевых действий на всех фронтах Первой Мировой войны, особенно в период 1915–1917 гг.,  показывает, что «окопный тупик» был далеко не общей закономерностью Первой Мировой войны. Протяженность её фронтов составляла около 5 тысяч километров, а «окопный тупик» был только на Западном фронте, на территории Франции и Бельгии длиной более чуть более 700 км.

При этом можно отметить, что протяженность русских фронтов против немцев, австро-венгров и турок в 1914–1918 годах в три раза превышала протяженность фронтов союзников, как в Европе, так и на других участках боевых действий: Солоникский фронт в Греции, Палестина, Месопотамия.

Миф о всеобщности «окопного тупика» в Первой Мировой войне рассыпается при рассмотрении конкретных периодов и эпизодов боевых действий.

Итак, боевые действия немецкой армии. В 1915 году на своём Западном фронте немцы наступательных действий не предпринимали, поскольку их основные силы были переброшены на Восточный фронт, где они с апреля по сентябрь 1915 года вели непрерывное наступление против русских войск, продвинувшись за эти шесть месяцев на глубину от 200 до 700 км.

В 1916 году немцы вновь перемещают свои наступательные операции на Западный фронт. Это их наступление потерпело неудачу, но не из-за пресловутого «окопного тупика», а из-за неправильного выбора направления главного удара. Немецкие войска начинают наступление в Верденском укрепрайоне, который на небольшом участке имел несколько десятков  крепостных сооружений, построенных в период с ХVII до начала ХХ века, усиленных густой сетью траншей и других полевых укреплений.

,

Здесь для немцев действительно случилась мясорубка. Зря они, конечно, полезли в Верден, тем более что у них за год до этого в 1915 г. был уже негативный опыт штурмов русской крепости Осовец (по сути  небольшого укрепрайона), на территории нынешней Белоруссии. Эту русскую крепость, которая была во много  раз слабее Вердена, немцы так и не смогли взять штурмом, даже применив химическое оружие, хотя у её гарнизона тогда не было противогазов. Гарнизон Осовца оставил крепость только по приказу после шести месяцев боев из-за угрозы её полного окружения.

Вообще, Первая Мировая война показала, что  штурмы укрепрайонов и крепостей – это очень слабое место немецкой армии, несмотря на её превосходство в тяжелой и сверхтяжелой артиллерии. Тот успех, который имела немецкая армия в начале Первой Мировой войны в Бельгии, когда она быстро преодолела систему бельгийских крепостей, объясняется тем, что эти крепости были по существу бетонированными артиллерийскими батареями и не имели оборонительных сооружений для пехоты  и вообще пехотного прикрытия.

Этот же недостаток немецкой армии проявился и в годы Великой Отечественной войны. Немецкие армии не смогли прорвать ни одного из тех советских укрепленных районов, которые были своевременно подготовлены к обороне и заняты войсками. Это Киевский, Новгород-Волынский и Тираспольский укрепленные районы.

Все эти укрепрайоны были оставлены только после того, как немецкое командование, убедившись в бессмысленности попыток  лобового штурма, совершало их глубокие обходы с флангов.

Там, где возможности таких глубоких обходов не было, как, например, под Севастополем, приходилось возиться более восьми месяцев. И опять-таки, окончательно решить дело в свою пользу немцам удалось  только с помощью воздушной блокады морских коммуникаций, что заставило замолчать артиллерию обороняющихся.

,

Но вернемся к немецкой армии на Западном фронте Первой Мировой войны. Учтя уроки Вердена, немцы в марте-июне 1918 года нанесли серию ударов там, где не было крепостных сооружений. И, несмотря на абсолютное превосходство союзников в таком  новом в то время  виде оружия, как танки, немецкая пехота при поддержке артиллерии успешно продвинулась вглубь обороны французов на 200 км. Это продвижение происходило по территории, которая представляла собой сплошную паутину траншей. В результате немцы оказались в 120–150 км от Парижа.

Об ожесточенности летних боев 1918 года на Западном фронте говорит тот факт, что миллионная группировка американских войск в этих боях потеряла только убитыми 100 тысяч человек.

Русская армия в годы Первой Мировой войны также не имела  проблемы «окопного тупика». В марте 1915 года она, после шестимесячной осады, овладела австрийской крепостью Перемышль, пленив её гарнизон в количестве 120 тысяч человек, то есть практически целую армию.

Отступление русских войск по всему фронту в 1915 году имело причины, не связанные со сферой военного искусства, а из-за нехватки артиллерийского боеприпаса, за что несли ответственность политическое руководство страны и частный промышленный капитал.

Преодолев к началу 1916 года «снарядный кризис», русская армия провела крупномасштабные наступательные операции по всей линии Юго-западного и Кавказского (Турецкого) фронта. Юго-западный фронт под командованием генерала Брусилова летом-осенью 1916 г. прорвал оборону австро-венгерских войск, которая ничем не уступала германской обороне во Франции, и продвинулся от 120 до 400 км, взяв 500 тысяч пленных. Войска Кавказского фронта, ведя зимой-весной 1916 года наступление по заснеженной горной местности Восточной Турции, продвинулись от 300 до 600 км и, разгромив две турецкие армии, овладели крупными провинциальными центрами Трабзон (Трапезунд) и Эрзерум.

,

А у французов и англичан «окопный тупик» распространялся и на значительно более слабые, по сравнению с немцами, турецкие войска. В 1915 году англо-французская десантная армия с большими потерями в кораблях и людях захватила Галиполийский полуостров у входа в Дарданелльский пролив, создав тем самым оперативный плацдарм для захвата в дальнейшем всей зоны проливов и тогдашней столицы Турции – Стамбула. Но все дальнейшие попытки союзников развить с этого плацдарма наступление терпели крах, и они, в конце концов, были вынуждены покинуть Галиполи. То же самое происходило между союзниками и турками и на ближневосточных фронтах. В Палестине линия фронта оставалась практически неизменной вплоть до 1918 года.

Аналогичная ситуация имела место в Месопотамии (Ираке). Там английские войска всю войну не только не имели значительных продвижений, но и периодически терпели поражения от турецких войск.

Такая тенденция, проявляющаяся на различных участках боевых действий с различными противниками,  свидетельствует о том, что у неё есть какие-то причины общего характера. Эти причины лежат именно в области национального менталитета, который определяет способность военачальников того или иного народа к оперативно-тактическому искусству, а их подчиненных соответственно к претворению своими действиями этих оперативных планов в жизнь.

Каков же был менталитет, к примеру, у основы вооруженных сил Антанты в 1914–1918 годах, которой была французская армия? Для того чтобы узнать, надо прочитать роман, а на самом деле цикл публицистических очерков «Огонь», написанных в 1915–1916 годах Анри Барбюсом, который  в дальнейшем не раз переиздавался в СССР.

Автор этого цикла своей военной биографией демонстрирует общий процесс разложения и вырождения французской нации, который начал стремительно развиваться после окончания в 1856 году Крымской войны, и привел к тому, что у Франции  в настоящее время практически не осталось сухопутных войск. Формально они, конечно, существуют, но их единственной более менее боеспособной частью являются 12 тысяч  разношерстного наемного сброда из «Иностранного легиона», который и ведет в настоящее время войны за рубежом по приказу французских  властей.

Итак, после начала Первой Мировой войны один из представителей парижской интеллектуальной богемы Анри Барбюс добровольно отправился на фронт рядовым пехотинцем. Но этого всплеска патриотизма ему хватило ненадолго. И спустя год с помощью влиятельных парижских знакомых он покидает сначала фронт, а затем и армию.

В его романе «Огонь» красной линией следует сплошное нытье по поводу ужасов окопной жизни. Эти повседневные бытовые тяготы и лишения окопного существования, по его мнению, превосходят даже постоянный страх смерти на фронте.

Но то, что Барбюс считает непереносимым ужасом, для русского солдата-окопника, как в Первую, так и во Вторую Мировую войну, было обыденной повседневностью, и он не позволял себе опускаться до такой степени даже внешнего вида, которую описывает Барбюс у себя и своих товарищей по окопной жизни на Западном фронте.

Что касается причин такого морально-интеллектуального распада, а попросту деморализации и «дебилизации» французской и английской наций, проявившихся в Первую Мировую войну, которые и привели их тогда к «окопному тупику», то их достаточно много, включая и фундаментально-цивилизационные.

,

Назову одну только из этих причин – это серьезные проблемы, связанные с употреблением алкоголя населением на протяжении нескольких столетий в Англии и более двух тысячелетий  во Франции. Систематическая «алкоголизация» среди прочего приводит к исчезновению способности к абстрактному (отвлеченному) диалектическому мышлению. А такой способ мышления необходим не только в гражданской научной деятельности, но и является основой военного управления и планирования, в том числе и для разработки конкретных боевых операций.

Чтобы было более понятным, что такое отсутствие абстрактного мышления, приведу конкретный пример в виде одного из старых советских анекдотов про молдаван, которые, кстати, подобно французам пьют вино, как русские, к примеру, чай. Итак: «Объявление по громкоговорящей связи на одесском вокзале: «Внимание! Поезд Одесса – Кишинев отходит с третьего пути. Специально для молдаван повторяем: поезд Одесса – Кишинев отходит с пятой и шестой рельсы».

Прочитав вышеизложенное, русский читатель, наверное, сильно удивится, поскольку то ли сами, то ли с помощью «доброжелателей», мы создали миф о себе, как чуть ли не о главных алкоголиках планеты. Но стоит, например, почитать романы Диккенса, рисующие Англию первой половины ХIХ века, и высказывание капитана Максима Максимовича из «Героя нашего времени» Лермонтова об англичанах, как закоренелых пьяницах, вовсе не выглядит неудачной шуткой или притчей о соломинке в чужом глазу и бревне – в своем.

Впрочем, вот вам конкретный пример степени поражения английской нации в ХIХ веке алкогольным недугом. Итак, английская армия, участвовавшая в осаде Севастополя 1854–1855 годах, в отличие от своих противников – русских, союзников – французов, вначале практически не имела никакой военно-медицинской службы и терпела от этого жестокий урон. Сведения об этом вскоре проникли в Англию и вызвали громкий скандал.

Под влиянием этого скандала великосветская дама – общественница Флоренс  Найтингейл, с большими связями в правящих кругах, по собственной инициативе прибыла в лагерь английских войск под Севастополем, и начала развертывать там систему госпиталей.

В этой деятельности среди прочих серьезных трудностей она столкнулась с тем, что женский персонал, привезенный из Англии, в условиях лагерной жизни начал стремительно спиваться. В результате Флоренс пришлось сменить пять составов медсестер и санитарок, пока, наконец, шестой состав оказался непьющим. Так что даже нынешней Российской Федерации по части женского пьянства еще очень далеко до Англии ХIХ века.

В отличие от англичан, французы как-то не заработали репутацию алкоголиков. Но это потому, что пьянство у них культурное. Пьют они в основном вино. Но пьют, словно воду. В результате уже очень давно  потребление алкоголя в переводе на чистый спирт во Франции такое же, как у англичан.

Такие вот причины «окопного тупика» на Западном фронте Первой Мировой войны в 1914–1918 годах.

Константин Колонтаев